Мария Махова, ведущий редактор
Свеженаписанную рукопись Натальи Мавлевич я прочитала почти ровно год назад, когда болела, лежала дома под одеялом, весеннее солнце проникало сквозь занавески в мою комнату, пахнущую чаем-медом-лимоном и всякими лекарствами. Этот текст так легко прошел через меня, согрел этой смесью грусти и радости, воспоминаниями об Университете, в котором я тоже училась, мыслями о литературе, переводе и слове. Возможно, она даже способствовала моему выздоровлению.
Потом я вернулась в наш уютный офис, началась работа над самим изданием. Нужно было понять, как иллюстрировать, где достать фотографии, решить правовые и прочие вопросы, касающиеся предпечатной подготовки. Сверстанный текст в конце просматриваешь много-много раз, даже его красивые иллюстрированные страницы, дизайнерский макет начинают набивать оскомину, становятся какой-то обыденностью. Когда отправляешь блок в типографию, радуешься, что избавился от этих букв, картинок, выходных сведений.
Но через месяц или полтора наступает день, когда ты вновь видишь эти страницы. Только что отпечатанная книга является тебе в своей легковоспламеняющейся плоти и ослепляет тебя своей красотой. К этому моменту ты будто забываешь, как она на самом деле мила и трогательна. Словно ребенок, появившийся на свет! Как бы ты ни сроднился с книгой во время подготовки издания, эта встреча, эта магия рождения слова в его иллюминированной материальности, красочности страниц, запахе и фактуре бумаги, всегда поражает. В этот момент, как у Гегеля, форма и содержание — тождественны, и книга становится произведением искусства.