О рукописи, которую годами прятали на антресолях, издали благодаря Чуковским, и в которой героев скрывали под чужими именами
диалог
Дарья Сычугова / 15 сентября 2023
ИнтерьВю с Леонидом Бахновым
Нелли Морозова — автор воспоминаний о детстве в эпоху Большого террора. В трудные 1930-е ее спасало чтение классики, в частности — герои Чарльза Диккенса. Мы побеседовали с ее сыном — прозаиком, критиком и редактором Леонидом Владленовичем Бахновым, попросили рассказать о том, как и когда родилась идея написать эту книгу, с какими трудностями была связана первая публикация; поговорили о том, почему современному читателю важно прочитать эту книгу.
— Леонид Владленович, ваша мама работала над рукописью книги «Моё пристрастие к Диккенсу» в 1970-х годах, понимая, что текст вряд ли будет опубликован в ближайшем будущем. Как в это время могла возникнуть идея написать книгу о детстве и истории своей семьи, пережившей репрессии? Что помогло появиться этому замыслу?
— Начну ответ на вопрос немного издалека. Мои родители Нелли Александровна Морозова и Владлен Ефимович Бахнов познакомились в начале лета 1945 года, их первое свидание было 24 июня, это как раз был Парад Победы. Праздничная Москва, радость… Мама тогда заканчивала учебу во ВГИКе, папа учился в Литературном институте. Жить было негде, свадьбу родителям устроили друзья. Спустя время в семье появился я. Первые шесть лет я прожил в основном с бабушкой, Верой Георгиевной Морозовой, в Уфе. Папа в это время становился известным писателем-сатириком. Вместе с другим писателем, Яковом Костюковским, они писали пьесы, песни, которые очень часто исполнялись по радио. Даже была такая шутка: это Бахнов, который Костюковский? Они были неразлучными соавторами, как, например, Ильф и Петров, Горин и Арканов, Масс и Червинский.
Мама окончила институт почти одновременно с дядей Валей (на самом деле Валентин Морозов был не братом, а дядей моей мамы; я ему приходился внучатым племянником), вместе они выпустили фильм, который назывался «Море зовет». Прототипом для одной из героинь — матери моряка — была моя прабабушка. Собственно, это был единственный фильм, который у них вышел.
Мама окончила институт почти одновременно с дядей Валей (на самом деле Валентин Морозов был не братом, а дядей моей мамы; я ему приходился внучатым племянником), вместе они выпустили фильм, который назывался «Море зовет». Прототипом для одной из героинь — матери моряка — была моя прабабушка. Собственно, это был единственный фильм, который у них вышел.
Кинотеатр «Ударник». Афиша фильма «Море зовет», 1955
Дальше эта история отчасти описана в книге мамы «Моё пристрастие к Диккенсу». Одна женщина, став большой начальницей, начала всячески мешать маме и заодно ее соавтору — Валентину Морозову. Когда мне было примерно 6 лет, меня перевезли в Москву, к маме и папе, потому что мама в конце концов получила комнату. В нашем доме на Полянке жили довольно разные люди, которые имели отношение к кино: мама тогда работала в министерстве кинематографии. Таким образом, папа был известным писателем, а мама, как я писал в анкетах, когда учился в школе: «Нелли Александровна Морозова — сценарист»; а потом я стал писать: «мама, Морозова Нелли Александровна, — домашняя хозяйка». Мама писала тексты для научно-популярных изданий, но была никому не известна, кроме компании самых близких друзей. В общем, она была женой моего папы — писателя Владлена Бахнова. Уже во второй половине 1970-х годов, когда многие, кто мог, кто хотел, стали покидать страну (в основном по израильской линии), мама в конце концов решила написать эту книгу. Благо память у нее была именно что сценарная, цепкая на детали.
— Расскажите, пожалуйста, о работе над книгой. Как Нелли Александровна ее писала?
— Мама работала тайно, текст никому не показывала. Рукопись на всякий случай пряталась в глубине антресоли. Учитывая, что в то время за людьми пристально следили, своим родным — героям книги — мама придумывала другие имена: например, дядя Валя (Валентин Морозов) проходил под именем Владимир, Леонид (Лека) в рукописи был назван Алексеем.
— Какими были Ваши первые впечатления от текста, когда Вы его прочитали?
— Когда текст был завершен, мама давала прочитать его самым близким людям. Ну, и мне, конечно. Что больше всего меня удивило в нем? Зная прекрасно маму — а она была человек не очень радостно-спортивный или энергичный, — я удивился, насколько бодро написан этот текст, как будто человеком совершенно никогда не унывающим.
— И, наверное, сразу возник вопрос: что делать с рукописью?
— Скорее всего, этот вопрос не раз вставал перед мамой еще в процессе работы. Вот она поставит точку — а дальше? Что делать с текстом, можно ли кому-то передать, чтобы напечатать за границей, но мама так и не решилась на этот шаг. Потом наступила перестройка, забурлили надежды, я прекрасно помню, как мы пытались опубликовать рукопись в журнале «Юность». Очень хотелось напечатать ее в одном журнальном номере. Нам объяснили, что объем текста слишком велик: рукопись нужно сокращать, а мама на это не соглашалась. Пытались напечатать и в «Знамени», но и там были претензии к объему.
— Как же получилось выйти из ситуации?
— Спасибо Лидии Корнеевне Чуковской! Родители были хорошо знакомы с Чуковскими по Дому творчества в Переделкине. И вот Лидия Корнеевна предложила напечатать книгу в издательстве «Московский рабочий». Его главным редактором был Кирилл Владимирович Ковальджи, который ввел в литературу многих молодых в те времена поэтов: Игоря Иртеньева, Евгения Бунимовича, Нину Искренко, Алексея Парщикова, Ивана Жданова — многих. Лидия Корнеевна посоветовала отдать рукопись именно в это издательство. Так в 1990 году была впервые напечатана книга «Моё пристрастие к Диккенсу». Эта версия была короче той, что вышла в «Иллюминаторе»: она была без фотографий, отсутствовала финальная часть текста, касающаяся ВГИКа. Книга вышла тиражом 50 000 экземпляров и очень быстро разошлась, многие читатели писали письма, присылали отзывы. Спустя 20 лет вышло еще одно издание книги («Новый хронограф», 2011, тираж 1000 экз.). Знаете, в каких условиях дополняла автор старые главы и писала новые? Представьте себе Москву летом 2010 года, задыхающуюся в жаре, в дыму пожаров, и т. п. — а ведь маме тогда было без малого 90!
— Расскажите о названии книги, о предыстории его выбора, трудно ли было печатать рукопись под таким заглавием?
— Буквально все, кто издавал или позже собирался издавать книгу, хотели, чтобы название было другим. Мама отказывалась наотрез, даже я ее уговаривал придумать другой заголовок. Она не соглашалась и, как оказалось, была права, потому что «Моё пристрастие к Диккенсу» — это суть книги, суть того способа спасения в те годы, который она описывает в тексте, — спасение литературой, Диккенсом. Название родилось сразу, книга писалась под это заглавие, поэтому мама не собиралась от него отказываться. Это неделимое целое.
— Расскажите, пожалуйста, об общении Лидии Корнеевны и Нелли Александровны. Как они познакомились?
— Родители были знакомы с семьей Чуковских по Дому творчества в Переделкине, где жил Корней Иванович. Кроме того, мама много лет дружила с Кларой Израилевной Лозовской — бессменным литературным секретарем Корнея Ивановича. Отдельно папа дружил с Корнеем Ивановичем: Корнею Ивановичу нравились кое-какие его сочинения, особенно иронические, между ними была своя дружба.
Эта была особенная жизнь. Каждое 1 апреля, даже когда Корнея Ивановича не стало, строго отмечался его день рождения. Всегда на этом празднике были и мои родители. Было много друзей: семьи Гребневых, Копелевых, Кардиных и другие — кое о ком я рассказал в «Фотопослесловии» к книге. Таким образом, мама поддерживала отношения с Лидией Корнеевной и дала ей однажды прочитать рукопись «Моего пристрастия к Диккенсу».
Также с именем Лидии Корнеевны связана история публикации маминой статьи о Евгении Гинзбург, которая называется «Свидетель». Лидия Корнеевна прочитала воспоминания мамы о Евгении Семеновне, впечатлилась, вдохновилась и предложила главному редактору журнала «Горизонт» напечатать этот текст. После 1989 года статья, к сожалению, больше нигде не публиковалась, и вот в 2022 году вышла в составе издания «Иллюминатора».
Эта была особенная жизнь. Каждое 1 апреля, даже когда Корнея Ивановича не стало, строго отмечался его день рождения. Всегда на этом празднике были и мои родители. Было много друзей: семьи Гребневых, Копелевых, Кардиных и другие — кое о ком я рассказал в «Фотопослесловии» к книге. Таким образом, мама поддерживала отношения с Лидией Корнеевной и дала ей однажды прочитать рукопись «Моего пристрастия к Диккенсу».
Также с именем Лидии Корнеевны связана история публикации маминой статьи о Евгении Гинзбург, которая называется «Свидетель». Лидия Корнеевна прочитала воспоминания мамы о Евгении Семеновне, впечатлилась, вдохновилась и предложила главному редактору журнала «Горизонт» напечатать этот текст. После 1989 года статья, к сожалению, больше нигде не публиковалась, и вот в 2022 году вышла в составе издания «Иллюминатора».
— Получилось так, что статья знакомит читателя с автором следующей книги из серии «Дети XX века» — Евгенией Гинзбург. Ее «Крутой маршрут» недавно вышел в нашем издательстве.
— Да, и это не может не радовать!
— Леонид Владленович, хочется узнать о дружбе двух авторов: Нелли Александровны Морозовой и Евгении Семеновны Гинзбург. Как они познакомились?
— Очевидцем их знакомства я не был. В очерке «Свидетель» мама пишет, что они познакомились в Малеевке в 1968 году. Малеевка была одним из Домов творчества писателей, куда время от времени отправлялись мои родители — отец был членом Союза писателей СССР. Видимо, Василий Аксенов, сын Евгении Семеновны, добыл путевку туда и для своей матери. 1968 — год, когда по рукам стала ходить самиздатовская рукопись «Крутого маршрута». Наверняка Евгения Семеновна дала почитать свое сочинение и маме с ее подругой Мимой (Ноэми) Гребневой, супругой переводчика Наума Гребнева. Так и началась ее дружба с Евгенией Семеновной. Осенью того же года под нескончаемые разговоры о том, что происходит в Чехословакии, машинописную рукопись читал и я. Мама и Мима Гребнева были очень близкими подругами Евгении Семеновны. Тем более геолокация благоприятствовала — Евгения Семеновна жила в маленькой однокомнатной квартирке тоже возле метро «Аэропорт». К Евгении Семеновне приходили гости, те самые лагерные знакомые, о которых она пишет в «Крутом маршруте», и мама с Мимой бывали на этих посиделках. Мама относилась к Евгении Семеновне с невероятной нежностью, ухаживала за ней в последние годы ее жизни. Я, как мог, помогал ей в этом. Мама была очень рада, что ее воспоминания о Евгении Семеновне были напечатаны, но потом журнал прекратил свое существование, и остался только тот экземпляр, который ей подарили в издательстве. В 90-х в одной из газет туманного направления, которых тогда было пруд пруди, вышла длинная статья с нападками на Евгению Семеновну, и помню, как это ужасно расстраивало мою маму; все эти нападки, конечно, были абсолютно безосновательны.
Н. А. Морозова провожает Е.С. Гинзбург в Москву.
Переделкино, 1976 (Фото и автомобиль Н.И. Гребнева)
— Наше издание «Моего пристрастия к Диккенсу» завершается разделом «Фотопослесловие», куда вошли материалы из Вашего семейного архива. Спасибо большое за идею рассказать о том, как сложились судьбы героев книги после описанных событий. Скажите, пожалуйста, что для Вас значит эта глава?
— Мне казалось очень несправедливым, что книга кончается 1950-ми годами, ведь история этой необыкновенной семьи (честно сказать, не знаю, есть ли сейчас такие семьи) на этом не закончилась. Эти люди очень сильно повлияли на меня, и все они повлияли на время, в которое им выпало жить. Они жили в очень непростую эпоху, и вопреки всему оставались верными себе. Все они были фантастически интересными личностями, каждый из них был по-своему авантюрист, и для меня было важным «дорассказать» истории этих людей, еще раз показать их, продлить знакомство с ними. Сейчас я готовлю собственную книгу, где будет уделено много внимания в том числе героям «Фотопослесловия». В книге мамы многое сказано, но не всё. Главное, о ком я хотел бы рассказать, это о моей бабушке, Вере Георгиевне Морозовой. Я уверен, что если бы она меня не воспитывала, что если бы я не жил почти шесть лет в Уфе в раннем детстве, то я был бы совсем другим человеком, по-другому сложилась бы моя судьба. Она была талантливым, но, к сожалению, не до конца реализовавшимся скульптором, но что в ней было главное — это достоинство. То достоинство, которое так старалась истребить и не смогла истребить история нашей страны.
Вера Морозова с дочерью Нелли Морозовой
В один из приездов моя мама, Нелли Александровна, у нее спросила: «Что бы ты делала, если бы не революция, если бы не эти все события?». Бабушка отвечала так: «Я бы сидела где-нибудь в трактирчике, за последним столиком, и ко мне подходили бы люди, рассказывали про себя, делились бы своими проблемами и заботами. Я бы писала письма в разные инстанции, чтобы им помогать». Вот такая была у нее идея. И отчасти это было ее призвание: бабушка всегда всем старалась помочь.
После ареста мужа — Александра Моррисона — Вера Георгиевна Морозова была сослана с маленькой дочерью в татарское село Бакалы Башкирской АССР как жена «врага народа». О расстреле супруга (1937) Вера Георгиевна узнала спустя много лет.
— Как Вам кажется, почему современному читателю важно прочитать эту книгу?
После выхода книги мама получила очень много писем и откликов. Автор одного из них, писатель, публицист и общественный деятель Лев Тимофеев, очень здорово сформулировал, чем эта книга может помочь сегодня, поэтому в качестве ответа на ваш вопрос приведу несколько цитат из его письма:
«Прочитал „Моё пристрастие к Диккенсу“ Нелли Морозовой. Удивительная книга! Не знаю, в чем секрет, но читается она не как мемуары, не как биографическая повесть, но как страницы живого дневника. Ну, казалось бы, возможно ли нам, уж чуть ли не до отторжения начитанным, рассказать что-то новое <…>? Можно, если увидеть те времена глазами ребенка, девочки-подростка, девушки-студентки, молодой женщины. И откроются нам… нет, не новые мерзости — тут-то как раз всё знакомо, и к нашим знаниям добавить нечего <…>. Откроются нам любовь, преданность, чуткая совесть, спокойный здравый смысл… и то, что назовем непросто-объяснимым, но таким емким непереводимо-русским словом ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ. „Квартира, затерянная в овраге, казалась крошечным островом с потерпевшими кораблекрушение“. Сколько таких островов было по всей стране? Нет, ни рецензировать, ни пересказывать я ничего не буду: никаких душевных сил не хватит. Скажу только: найдите и читайте, читайте, читайте эту книгу и давайте читать ее взрослеющим детям и внукам. Потому что, только прочитав ее, можно вполне уяснить себе, почему мы живы, почему ОНИ ничего не смогли с нами поделать. Почему ОНИ и сегодня ничего не могут с нами поделать и никогда ничего не смогут поделать с нами и впредь. И никакие неправедные суды, никакие лагеря и тюрьмы ИМ в этом не помогут. Мы живы. Мы живы, потому что уходящие оставляют нам такие книги, оставляют нам свой мир, свой опыт сопротивления, свою любовь».
«Прочитал „Моё пристрастие к Диккенсу“ Нелли Морозовой. Удивительная книга! Не знаю, в чем секрет, но читается она не как мемуары, не как биографическая повесть, но как страницы живого дневника. Ну, казалось бы, возможно ли нам, уж чуть ли не до отторжения начитанным, рассказать что-то новое <…>? Можно, если увидеть те времена глазами ребенка, девочки-подростка, девушки-студентки, молодой женщины. И откроются нам… нет, не новые мерзости — тут-то как раз всё знакомо, и к нашим знаниям добавить нечего <…>. Откроются нам любовь, преданность, чуткая совесть, спокойный здравый смысл… и то, что назовем непросто-объяснимым, но таким емким непереводимо-русским словом ИНТЕЛЛИГЕНТНОСТЬ. „Квартира, затерянная в овраге, казалась крошечным островом с потерпевшими кораблекрушение“. Сколько таких островов было по всей стране? Нет, ни рецензировать, ни пересказывать я ничего не буду: никаких душевных сил не хватит. Скажу только: найдите и читайте, читайте, читайте эту книгу и давайте читать ее взрослеющим детям и внукам. Потому что, только прочитав ее, можно вполне уяснить себе, почему мы живы, почему ОНИ ничего не смогли с нами поделать. Почему ОНИ и сегодня ничего не могут с нами поделать и никогда ничего не смогут поделать с нами и впредь. И никакие неправедные суды, никакие лагеря и тюрьмы ИМ в этом не помогут. Мы живы. Мы живы, потому что уходящие оставляют нам такие книги, оставляют нам свой мир, свой опыт сопротивления, свою любовь».
Н. А. Морозова умерла в ноябре 2015 года